Блог кулинара

Фoтo: прeсс-службa группы

■ ■ ■

— Свeтлaнa, вы oбрaтились к сoвeтскoй клaссикe, нo, кaк мнe пoкaзaлoсь, услышaл пo-свoeму, сoxрaняя при этoм «душу» пeсeн, нaписaнныx в пeриoд втoрoй Мирoвoй вoйны. Тo, чтo прoизoшлo пoгружeниe?

— Я слышу эти пeсни с трex лeт — с тex пoр, кaк я пoмню. Oни были oднoй из пeрвыx пeсeн, кoтoрыe я нaчaл пeть сaмa, с мaмoй, с друзьями, вo врeмя куxoнныx пoсидeлoк и, кoнeчнo, нa кaждый Дeнь Пoбeды. Этo тo, что сопровождало меня всю жизнь. Более того, даже независимо от темы войны, которая побуждала людей к созданию таких произведений, они обладают уникальной красотой и мелодичностью. Теперь так не пишет. Я думаю, такие вещи приносят вкус — не только музыкальный, но и поэтический: в их основе лежит замечательная лирика. И, конечно, это нетленное творчество, оно пережило несколько поколений, и переживет еще больше.

— Как вы работали над звуком?

— Для меня было важно сохранить в этом альбоме, оригинальные аранжировки. Все счеты были списаны на слух и пишется для каждого инструмента. Это материал для большого эстрадно-симфонического оркестра, где есть и струнные (скрипки, второй скрипки, альтовая, виолончельная группы), и духовые (кларнеты, гобои, саксофоны, трубы), а ритм-секция (барабаны, бас-гитара), и гитары, и мы использовали и снимали все эти инструменты. Так плитка была очень живой и сегодня. В целом, песни военных лет — это большой музыкально-исторический слой, так что пришлось выбирать, какие песни войдут в трек-лист. Я выбрал свои самые любимые с детства вещи, на основе стандартного времени для игры, панелей (45-50 минут). Конечно, не все они вошли в состав альбома, но кто знает, возможно, через несколько лет эта история будет продолжаться, и мы будем писать еще одну аналогичную работу. Итак, что мы видим. Мне кажется, что советский период — неисчерпаемая тема.

— С исторической точки зрения это неоднозначное время, вызывает у людей самые противоречивые эмоции. Какая связь возникла у вас?

— Вы знаете, говоря о нем сейчас, мне часто напоминают негативные вещи в уме появляется слово «совдеп»… Но, я считаю, перегибать палку тоже не стоит. Это довольно длительный период времени — более 70 лет, — для, который, например, создал особый слой культуры, и это не перечеркивать, со скидкой. Мне честно говоря кажется, необходимо осознавать, что хорошо. Мы смело можем гордиться советскими песнями. Они способны питать духовно, эмоционально. И выйти панель хочу еще раз напомнить, что русский душевный, иногда граничит с наивностью, — удивительное качество, которое следует культивировать, возрождать. Я уже не раз думала о том, как люди в такой тяжелейшей, стрессовой ситуации, в период войны, катастрофы, которая повлекла за собой как можно больше физических и моральных потерь, — могли бы создавать такие произведения искусства. Тем не менее мы некоторые люди, совершенно уникальный, очень сильный, хороший и гуманный по своей сути.

— А как же «архипелаг ГУЛАГ», репрессии? Сколько людей погибло, сколько всего уничтожено, в том числе и культурного наследия… Как быть со всем этим?

— Медали, конечно, другая сторона, о которой мы сейчас, я бы не хотел говорить. Это колоссальная трагедия в истории нашей страны. Есть живые люди, есть люди, а есть и искусственно насажденные механизмы, созданные для манипуляции и контроля. И, на мой взгляд, суть самого народа ни в коем случае с ними не занимается. Наоборот.

— Ваши родственники пережили блокаду Ленинграда. Они рассказывали вам о том, что происходит, или предпочитают не говорить на эту тему?

— Когда он еще был жив, моя бабушка, Зоя (*Сурганова, и я задавала ей вопросы о блокаде, она сказала, что вспоминать об этом тяжело, плакала. Но мне удалось узнать немного истории. Например, о том, что, кроме страшных случаев, кражи, вандализма, каннибализма, как и многочисленные примеры поддержки, взаимовыручки. Зоя (*жила тогда с дочерью, мамой, Лией Давыдовной, и старший сын, Леонид, в квартире на Месте на улице, а она работала врачом-фтизиатром в туберкулезном диспансере; иногда пациенты, которых она вылечивала, возвращаясь на фронт, в знак благодарности передавали ей некоторые участки производят. Это оказало поддержку семьи и дал шанс выжить. Муж бабушки, Давид Васильевич, тогда еще не жил с ними, потому что нашел работу в пригородном совхозе, откуда он, кроме того, при любой возможности отправлял родным еду. Вот что я знаю.

— Как вам кажется, тот страшный исторический период положил отпечаток на музыкальную культуру современного Петербурга? На русский рок в целом? В предпоследнем альбоме «Сплина» «Резонанс. Часть 2», например, есть песня «Оркестр», в котором он напоминает блокадный Ленинград…

— Конечно, это не могло не сказаться на культуре города, так и на самом его «тело»: если вы пройдете вокруг Исаакиевского собора, вы увидите колоннаду, испещренную осколочными «ранениями». Но тем не менее, эту память и больше держит то поколение ленинградцев, которые сами прошли через это время. И духовно, и даже физически иногда гораздо сильнее, чем нас, и сегодняшней молодежи. Они не ноют и знают, что реальные сложности. Если мы говорим на тему русский рок… в любом случае, он особый, он отличается от мировой рок-культуры в текстах, глубокие социальные темы, энергетикой, драйвом.

— Какие творческие воспоминания, сформировали вас как личность?

— На меня большое влияние в свое время было четырехсерийный фильм о Никколо Паганини по книге Виноградова. Я была впечатлена самой изображения, персонажей, игру актеров, музыки (фильм голос Коган). Если мы говорим о новейшей музыкальной эры, я помню, какое впечатление на меня песня «Я буду с тобой» «Наутилуса Помпилиуса», песня в исполнении Аллы Пугачевой «сколько их упало в эту бездну…» на стихи Марины Цветаевой. Мне очень нравилась группа Space, я люблю музыку Жан-Мишеля Жарра, произведений в исполнении оркестра Поля Мориа. Как это делают большое количество. Все они постепенно складывались в копилку моего ума, сформировали и в определенной степени направлено на меня.

— Что дал вам в первых юношеских впечатлений: работа с коллективами «Камертон», «Лига», «что-То другое»? Это уже совсем другая жизнь? Или ты осталась такой же?

— Конечно, что-то «наросло». Я вам скажу, даже, что тогда я был смелее, а сейчас боюсь, больше вещей, больше, чем себя меняю, я делаю что-то с глазом. Тогда это было совершенно чистое творчество, не обремененное моими мыслями о том, как принять его сторонники, не будут ли они разочарованы, и многие другие, с годами появились препон. Вероятно, ненужные. Теперь буду пытаться избавиться от них, снова себя верить, отпустить себя, довериться стихийному творческому началу, позволить себе быть, делать, как дышать. А это сложно: бремя великих имен, конечно, давит.